При всем этом развертывании времени и понятий, еще остались врачи, которые, прикрепленные к классической, органопатической, соматической нозологии медицины, склоняются еще — пред лицом трудных больных, которыми мы занимаемся — к органопатическим, диагностическим ярлычкам, ярлычкам соматовисцеральных заболеваний, на основе малейших симптомов органического вида, проявленных соответствующими больными, применяя с относительной легкостью диагноз колита, холецистита, аппендицита, панкреатита (даже когда опорные точки для такого диагноза весьма слабы и не существенны) или укрываясь за другими, позвляющими легко прикрыться их терпимым и мягким характером, как ревматизм, спондилоз, затылочный синдром, коронарная болезнь (или даже „ложная" грудная жаба), „системная болезнь" и т.д.
Но какова действительность? Какова соответствующая настоящая интерпретация страданий, которыми мы занимаемся, трудных, странных случаях, о которых идет речь? Эти больные — психопаты, психоневротики, мнимые? Невротики? Органопаты?Их страдания органической основы или же являются продуктом их больной психики? Они действительно больны или только страдают от мысли, что они больны? Страдают настоящей болезнью или только представлением болезни?
Нозологическая и физиопатическая концепция об этих болезненных состояниях, обусловленных субъективизмом больных и без очевидного, объективного, материального, органического корреспондента кристаливовалась в два мнения: одно — которое стремится обосновать эти страдания минимальными, незаметными изменениями и искажениями, но всегда наличествующими, даже когда не могут быть вскрыты; другое — которое ищет объяснение подобных состояний в психизме больного, в его психических процессах.
Итак, лицом к лицу встретились два противоположных течения: одно — крайне позитивист-материалистическое, стремящееся к интеграции всех субъективных расстройств в органическую патологию, даже когда они явно органически не обоснованы; другое — которое, напротив, хочет подчинить все (или почти все) эти расстройства психизму, подчеркивая его значение в создании функциональных и даже органических симптомов. Третье объяснение, более недавнее, стремится связать эти крайние концепции — концепция биохимического субстрата некоторых таких страданий; их начало, якобы зиждется на внутренних клеточных изменениях биологического порядка, в нарушениях клеточного и гуморального гомеостаза, физического, химического, энзиматического; стало быть разговор идет все же об органических материальных расстройствах, но минимальной полноты, не достигшей до, собственно, выявляемых нарушений, оставшихся в инфрастурктуальных размерах, в пределе трофичности тканей, в молекулярной органике.
В рядах защитников материального субстрата страданий больных этого рода находятся врачи крупной величины прошлого и настоящего времени. Еще в прошлом столетии Дебов отрицал наличие воображаемых больных: Je n'en ai jamais vu et Littrenie leur existence. Autrement dit, la souffrance et reelle, mais le sujet se meprend sur sa cause, il Jait une erreur de diagnostic. Дискриминационную деятельность и реабилитацию этих больных предпринял, в 1931 году, Натан, своей книгой под заглавием Les malades dits imaginaires.
Он выявил тогда, что существуют органические причины, которые могут находиться в основе расстройств, на которые жалуются эти больные. С тех пор число органопатических состояний, могущих скрываться за кажущимися воображаемыми, психогенными страданиями сильно возросло, благодаря достигнутому наукой прогрессу в возможностях исследования и диагностики. Этому много помог прогресс в области биохимии, как уже было сказано. Он позволил все более глубокое проникновение в область клеточного микрокосмоса, внутренних жизненных процессов; позволил затронуть биологический мир субструктуральных, молекулярных процессов, так чтобы можно было вскрыть мельчайшие их пороки, даже раньше того, как они успеют повредить живую структуру, вызвать видимое, проявившееся поражение (даже микроскопическое); чтобы их можно было вскрыть в стадии, называемой "молекулярным поражением", "биохимическим поражением".