Влияние одного больного на репутацию врача. Карьера молодого врача
Нередко, карьера или хотя бы врачебная репутация в большой мере зависят от одного из таких больных. Внимательные, глубокопытливые, зоркие наблюдатели и суровые критики поступков врача, они способны стать страстными его пропагандистами или обвинителями. Врача, сумевшего пощадить их обидчивость, чувствительность, завоевать их, они способны восторженно, фанатично, преданно поддерживать и своей психической экспансивностью (благодаря которой, впрочем, пали жертвой страданий), они могут создать рекламу, превосходящую действительность, могут создать настоящий миф.
Много чрезвычайных врачебных карьер обязаны, главным образом, тому, как эти врачи сумели вести себя с такого рода больными. У Акселя Мюнте в „Книге из Сэн Мишеля" есть чудесные страницы, касающиеся поведения этих больных, страницы более поучительные, чем медицинский трактат (которые следовало бы прочесть и поразмыслить над ними всем врачам, особенно молодым). Дюбуа из Берна пользовался в свое время, несколько десятилетий тому назад, также большой известностью. Его книга „Психоневрозы и их моральное лечение" дает ряд полезных в этом отношении указаний.
Подобные указания имеются также в работах Аустрегесилло, Альвареза, Штоквиса и др. Но у этих больных, весьма чувствительных, обидчивых, легко вызвать и неудовольствие; и когда они не удовлетворены могут создать врачу скверную атмосферу и могут даже стать агрессивными. Бывали и случаи, когда некоторые врачи поплатились жизнью за несчастный поворот в развитии болезни подобных типов. Один из таких больных, который считал, что его неправильно оперировали по поводу анального свища, убил Гюинара. Поцци также был убит одним притязательным больным; а другой ранил Валлена. В Чили психиатр Фонте Кула тоже потерял жизнь в таких же условиях.
Интерпретация таких случаев в текущей практике бывает весьма различной. С их полиморфными, странными, трудно объяснимыми страданиями, с их резистентностью к обычному лечению, с добавочными психическими реакциями (беспокойства, заботы, страха, волнения, депрессии и, иногда, недоверия, инкриминирования ...) такие больные сбивают врача с толку при постановке диагноза и назначении лечения. Такие больные и такие страдания не представлены, как таковые, ясно определенными, как определенная сущность, легко устанавливаемая и классифицируемая, в трактатах по патологии, в книгах по которым врач получал медицинское образование, будучи студентом.
Ни одна клиническая лекция, на которой он присутствовал во время занятий на факультете, не пыталась осветить таковых хоть немного (только, возможно, лишь неопределенно и случайно). В трактатах по психиатрии находятся некоторые параграфы, где затрагивается вопрос, чаще, однако, больше касаясь, чем вникая в него поглубже. В конце концов, вообще, психиатрическая, как и психологическая подготовка студента настолько ничтожна, что в позднейшей практике врач опирается пред лицом этих больных на весьма малые научные данные и, для того чтобы выйти из затруднения, старается отделаться от них, посылая их то к одному, то к другому специалисту; иной раз, к сожалению, обращается к совершенно неподходящей психологической тактике и поведению (ирония, насмешка, даже грубость, с необыкновенно неблагоприятным откликом).
Даже поступая добросовестно и внимательно обследуя таких больных, врач оказывается пред дилеммой диагноза, констатируя, что у него нет достаточных объективных данных, чтобы включить их в один из известных разделов нозологии. Какой ярлычок приладить страданиям, на которые больной жалуется резко, настойчиво? Что органическое, что функциональное и что чисто субъективное в этих страданиях? Соматогенные ли они, органогенные или психогенные? Органопаты ли эти больные, с органическим заболеванием, труднее поддающимся расшифровке, и которое все же надо выяснить? Или же это психические больные с кажущимися висцеральными страданиями, которые все же подлежат выяснению и включению в определенный психиатрический нозологический раздел?
